Из воспоминаний Екатерины Васильевны Сахаровой-Поленовой: «Война была кончена, не важно, на каких условиях, но её больше не было.
Солдаты растекались с фронта по домам. Конечно, в этой обстановке сводились старые счёты и не всегда правильно оценивалось положение и люди. Мои родители, заслужившие любовь и уважение всей округи, всё же не были уверены в завтрашнем дне. В эти тёмные ноябрьские ночи перед снегом мы по очереди дежурили, не спали, делали обход усадьбы: не горит ли что-нибудь?
Но деревня явилась к нам не с пожаром, а с радостной вестью мира. Однажды мы с отцом сидели в столовой у самовара. Конечно, у него была газета, я разливала чай из веточек смородины, не имея настоящего. «Отличный напиток, напоминает весну», – говорил отец, никогда ни на что не жалуясь и одобряя все наши подобные выдумки. В передней что-то зашумело, заскрипела входная дверь. Я вышла и увидала двух молодых людей, приехавших на санках. Они сказали, что приехали из Кошкина, хотят поставить спектакль и просят им помочь. Я позвала их в столовую, представила отцу и, радостно наклоняясь к его уху (он плохо слышал), громко сказала о том, что у них готовится театральная постановка, и они просят нашей помощи. Отец приветствовал их своим привычным жестом поднятия руки и сказал мне: «Отлично! Давай им всё, что нужно! Отлично, молодёжь!».
Мой отец в предреволюционные годы с энтузиазмом вёл огромное дело по народному театру. Эта его деятельность могла бы быть материалом целой книги. И здесь, в Борке, у него был склад театральных костюмов, сохранившихся от разных спектаклей, живых картин и шарад. Пьеса была бытовая, были и свои костюмы деревенские очень хорошие, пригодились и наши. Нас просили приехать на репетицию в страховскую школу. В 1910 году её построила наша мать, спланировав в виде большого зала с разборной перегородкой. Разборная сцена тоже была предусмотрена моими родителями и сконструирована столяром Большого театра. Всё это было наготове и ждало своего дня. Он пришёл.
Бытовой спектакль кошкинской молодёжи с нашим содействием вышел нарядно зрелищным. Нашлась актриса – талантливая бытовичка. Жена художника Штембера из соседней усадьбы поставила несколько народных танцев. Все были настроены радостно, как бы празднуя конец ненавистной войны. Среди участников были фронтовики. Эта нить живой связи с деревней радовала нас и особенно радовала нашего отца. Но мы не ожидали, что за этим последует целая большая романтическая страница нашей жизни.
К нам уже ползли слухи о том, что у кошкинских появились конкуренты – страховские ребята, которые поджидают их на дороге, чтобы поколотить за связь с «буржуями», то есть с нами и Штемберами, что сами они сыграют пьесу гораздо лучше кошкинских, так, в одних курточках, ни у кого не заискивая. Но, увидев спектакль, ставший художественным зрелищем, они захотели так блеснуть, чтобы затмить своих соперников. Для этого надо было костюмы! И вот снова я принимаю депутацию из трёх, как мне кажется, подростков, которые, конфузясь, скользят на паркете и не знают, с чего начать. С трудом мне удаётся выяснить, что пьеса их рукописная, роли на руках у исполнителей, а пьеса из «римской жизни» и называется «Царь Максимилиан». Всё ясно: «римская жизнь» ни при чём, никаких римских тог не надо. Это народная драма – маскарад, она может идти в любом оформлении, было бы красиво и хорошо сыграно!
Наша мать всегда любила Страхово за одарённость, построила, как я уже говорила, большую каменную школу с театральным залом, но на фоне этой одарённости был и другой элемент, тревожный, известный своим отходом от морально дозволенного.
Я пошла к отцу. Мне казалось, что отданные мною костюмы могут не вернуться. «Давай всё! – громко и решительно сказал он. – Это лучше погрома!». Мы с ребятами поднялись в склад, они озирались, как молодые волчата. «Какие же вам костюмы?» – «Побольше красного и побольше «ножичков» – нарядить покрасивее!». При виде костюмов глаза их загорелись. Они быстро начали сворачивать всё подряд. Получились громадные тяжёлые узлы. «Вы их оставьте и приезжайте завтра на лошади, как кошкинские. Куда же тащить такую тяжесть?». – «Нет, дотащим!». Им казалось, что это несбыточный сон, и вдруг да мы передумаем и не отдадим узлы!
За «ножичками» мы пошли в кабинет отца к собранию старинного оружия, вывезенного им с турецкой войны 1876–1878 годов. Радость была велика, но и тяжесть ещё намного увеличилась. Однако они ничего не оставили и всё захватили с собой в Страхово. Не знаю, что там было, вероятно – восторг и большой подъём творчества.
На следующий день я принимала организатора спектакля Антона Егоровича Боброва. Он горячо благодарил за костюмы и просил нас приехать на генеральную репетицию за день до спектакля.
